Жизнь с привкусом радиоизотопов

В преддверии 39-й 
годовщины аварии 
на Чернобыльской АЭС 
в редакции газеты «Вперёд»
побывали Г. М. Осипов и 
В. М. Мандрыченко, 
поделились своими 
воспоминаниями.

В ночь на 26 апреля 1986 года на четвёртом энергоблоке Чернобыльской АЭС произошёл тепловой взрыв, полностью разрушивший реактор. Но мгновенный выброс радиоактивных веществ оказался не главной проблемой. Возник пожар. Подпитываемый энергией ядерного деления, он выносил «грязь» из опасной зоны, угрожал возникновению прожига основания реактора. Неимоверными усилиями пожарных и военных лётчиков пламя удалось загасить. Пришло время другой команды – ликвидаторов, «крышных котов».
Из нашего округа в ликвидации последствий катастрофы участвовали свыше 40 человек. Григорий Михайлович и Валерий Михайлович были среди тех, кто в числе первых отправился в Гомель, чтобы затем переправиться через Припять и взобраться на крышу разрушенного энергоблока и водозаборной станции. 
Очистка от радиоактивных обломков и графита длилась долго. Каждый из ликвидаторов, их целыми ротами тогда отправляли в Чернобыль, выполнял работы в таких местах, что немыслимо представить. На вооружении героев были рукавички-верхонки, носилки, лопаты, ломы и пешни для рубки пятисантиметрового слоя рубероида, строительные каски, резиновые сапоги и хэбэшка. Из защиты только одноразовые респираторы ШБ-1 «лепесток» и нательное бельё со специальной пропиткой.
В. М. Мандрыченко вместе в двумя сотнями будущих ликвидаторов добирался до места на самолёте из Челябинска. У него было 20 выездов на станцию. Каждый раз – новая доза облучения, несколько подъёмов, в каждый из которых по 15 секунд бешеного темпа работы. За всё время он принял 10400 микрорентген. Работали в парах, второй поднимался спустя 10 секунд после первого. Всё бегом, чтобы как можно больше сделать за отведённое время. Кто первый поднялся на крышу, тот первым и спускается. 
– В палаточном городке, где мы располагались, мы ходили в одной одежде, выезжая на станцию, переодевались, – вспоминает Валерий Михайлович. – На самой станции мы снова переодевались, чтобы как можно меньше «грязи» вынести на себе в более чистые зоны. Страшно было, когда первый раз переходил реку по железнодорожному мосту длиной 800 метров. Потом привык. Все знали, что на станции высокое облучение, но никто толком не знал, насколько и чем чревато в последствии. 
Как вспоминает В. М. Мандрыченко, в палаточном городке им разрешалось передвигаться только шагом, ни в коем случае не бегать, чтобы не поднималась радиоактивная пыль. Их и при мобилизации никто не оповещал, куда везут: взрыв, пожар, небольшие разрушения – и всё.
Г. М. Осипов подтверждает слова собеседника. Единственное отличие его службы – Григорий Михайлович знал, что едет в Чернобыль. Он прибыл на ликвидацию в числе трёх батальонов по 120 человек. Распределили их в школе одной из брошенных деревень в 50-ти километрах от Припяти. Переправляли на станцию через реку на катере. Брошенные портовые краны, баржи... Полное запустение.
– При переправе приходилось изо всех сил за что-нибудь держаться, воду захлёстывало на палубу, а течение было такое сильное, что человека могло смыть, – вспоминает Григорий Михайлович. – Даже водолазы там заходили в реку не в обычных скафандрах, а в специальных, тяжёлых. Нам повезло. Солдатскую форму мы меняли не просто на робу, а на одежду со свинцовыми пластинами весом в 32 килограмма (в ней если упал, то не встать самостоятельно). Надевали маски и очки, в распоряжении – два дозиметра. 
На крыше станции ликвидаторы, совсем молодые, знали, что если кто-то из них сорвётся, никто их вытаскивать не будет. Облучение 1700 рентген в час! Работали практически до изнеможения. Листы свинца размером 50/50 и толщиной в 1 сантиметр, покрывавшие её, поднимать могли лишь вчетвером, и то еле-еле. И при этом останавливаться нельзя было, только бегом, пока не прозвучит команда «В укрытие!». Не секрет, что значительная часть солдат облучение получала в гораздо больших объёмах, те, кто брал на себя 1,75 рентген, позже становились инвалидами.
Три месяца на крыше. Маски жёлтые от вдыхаемых изотопов, йода-131, способного накапливаться в щитовидной железе, замещать йод природный. Облучение практически всем спектром радионуклидов: цезия-134 (период полураспада 2 года), цезия-137 (период полураспада 30 лет), стронция-90 (период полураспада 28-29 лет). Приём мочегонных средств и огромного количества минеральной воды для скорейшего выведения изотопов из организма. Григорий Михайлович ещё полмесяца после возвращения с АЭС носил на себе дозиметр.
– Город и близлежащие деревни были эвакуированы, – продолжает Г. М. Осипов. – Но те, кто не нашёл себе приюта на новом месте, возвращались. Оставались и старики – всё равно помирать. Курица «весила» столько, что дозиметр зашкаливало. Мы говорим: «Дед, ведь это нельзя есть!» А он отвечает: «Эх, сынок! Мы немцев пережили, а уж это-то переживём». Ловили рыбу, питались тем, что наросло в огородах. Знали все тропы и лазейки, чтобы вернуться домой. И возвращались.
– Одних увозили вместе со всем их скарбом, а у других при себе были только личные вещи и документы, – рассказывает В. М. Мандрыченко. – Вывезут людей в чистую зону, а у них одни проблемы начинаются, другие. Новые соседи «радиоактивных» переселенцев не принимали, потому люди и уходили обратно на заражённые территории. Да и мародёры, как саранча, стали атаковать бесхозные дома, угонять оставленный в запечатанных гаражах транспорт.
Всё, что подлежало утилизации (спецодежда, инструмент, оборудование) захоранивали прямо в реакторе, технику, брошенные автомобили закапывали в могильники. По возвращению из Чернобыля ликвидаторы по нескольку месяцев мучились непонятными болями. Прошитые радиацией насквозь, как тончайшими иглами, органы, руки и ноги ныли. По пять лет ликвидаторам нельзя было проходить флюорографию. В общей сложности Г. М. Осипов взял на себя 25 рентген, В. М. Мандрыченко – более 10-ти. Им было по 30-ть с небольшим лет.